Воспоминания Маношкина Михаила Павловича

До того, как я попал в 37-ую гв. стр. дивизию, я участвовал в боях на Клетском направлении Сталинградского фронта в составе 39-ой гв. стрелковой дивизии. Обстоятельства сложились так, что в августе 1942 года фронт здесь фактически был открыт, и нас, бывших десантников-добровольцев, бросили навстречу наступающим механизированным немецким частям. Времени для обстоятельной организации операции у командования, очевидно, не было, и наша бывшая 10-я  воздушно-десантная бригада (ее к этому времени переименовали в 117-й гв стрелковый полк) оказалась в трагической ситуации. Высадившись из эшелона на станции Иловлинская, мы всю ночь шли к Дону, на рассвете форсировали его и снова без отдыха шли по раскаленной от зноя степи навстречу немцам, а к вечеру походной маршевой колонной оказались… в полном вражеском окружении. Ситуация была в высшей степени драматическая: мы только что прибыли из Подмосковья на фронт и были еще плохо вооружены /вооружить нас не успели!/: кроме винтовок, пятнадцати-тридцати патронов и двух ручных гранат РГД, у нас ничего не было – ни противотанковых средств, ни артиллерии, ни минометов, а нас окружали танки, тяжеловооруженная пехота, артиллерия, минометы, авиация. Наша круговая оборона продержалась полдня – после безнадежного боя от батальона осталось около ста пятидесяти человек. Мне и моему товарищу /мы вместе с ним уходили из десятого класса в авиадесантные войска/ повезло: остались в живых. Поредевший батальон двое суток выбирался из окружения, многократно напарывался на засады, стоившие нам больших потерь. Нас оставалось восемьдесят, двадцать, пятеро, трое… кончилось тем, что истощенных и обессилевших от жажды нас взяли в плен.

Девять суток колонну военнопленных гнали по донским проселочным дорогам. Этот страшный петь был усеян группами красноармейцев: конвойные расстреливали тех, у кого не было сил идти. Мы с товарищем выдержали этот гон, у нас тогда было безупречное здоровье.

А на десятый день мы с ним бежали – со станции Чир. С этого дня начались наши скитания по немецким тылам. Пребывание в плену оставило на нас свой след: мы были истощены, страдали дизентерией – в таком состоянии мы ничего серьезного предпринять не могли. Нам удалось добраться до хутора Захаровского Тормосинского района. Здесь местные жители приютили нас, и мы прожили около двух недель, пока не окрепли и не почувствовали себя способными к долгому пути. Пройти через линию фронта у Сталинграда нам едва ли удалось бы: местность открытая и полная войск. И тогда мы приняли решение идти… в брянские леса к партизанам.

В это время /в сентябре 1942-го года/ на дорогах стали появляться беженцы из Сталинграда. Они тянулись в тыл, подальше от мест боев. Немецкая комендатура давала им пропуска до определенных мест, где они решали остановиться. Зная, что пройти по немецким тылам через шесть областей да еще без документов будет непросто, мы решили раздобыть подобные пропуска.

Далее все произошло, как в детективной повести: мы тщательно отработали «легенду» и, преодолевая опасения, что нас запросто могут схватить и отправить в концлагерь, направились к тормоссинскому военному коменданту. Разумеется, мы были одеты в штатское. Мы назвались двоюродными братьями, жителями Сталинграда, потерявшими своих родственников и идущими в… Киев, где у нас живет… тетка. Возможно, нам или просто повезло, или решающее слово здесь сказала сама дерзость нашего поступка, но пропуска в Киев мы получили. Они спасали нас много раз.

Мы прошли и проехали Донбасс, достигли Днепропетровска, далее пошли вверх по Днепру – до Черкасс, оттуда повернули на Брянские леса – по направлению Пирятин, Бахмач-Конотоп, Шостка, Ямполь, и 15-го декабря 1942 года пришли в село Хинель, «столицу» брянских партизан, где нас тотчас зачислили во 2-ой Севский партизанский отряд им. Андреева.

Путь к партизанам был долог и опасен. Не обходилось без встреч с полицией, но нам везло: прошли сквозь все преграды. На станции Лихой мы попали в облаву, и нас вместе с жителями поселка едва не посадили в товарный вагон и не увезли куда-то. Пришлось применить против ближайшего полицейского десантную выучку – это позволило бежать не только нам, но и большинству согнанных к эшелону женщин. На станции Ясиноватая нас с поезда снял немецкий патруль и препроводил в окружной полицейский участок: мы были в штатском, а солдатского в нас, очевидно, было немного: мне было семнадцать лет, а моему товарищу – восемнадцать. В полицейском участке /в подвале/ нас продержали часа два. Выручили нас пропуска. Нас освободили, предупредив, чтобы мы не смели больше ехать по железной дороге. Мы вышли из поселка, километра два двигались вдоль линии, потом вскочили в догонявший нас порожняк и поехали дальше.

До Черкасс мы двигались «законно», то есть к Киеву, но как только мы повернули на Брянск, пропуска потеряли силу. Теперь мы могли рассчитывать только на самих себя. «Легенду» пришлось на ходу «поправить»: наша «тетка» перекочевала в… Брянск.

Едва мы вступили в Брянскую область, нас схватили полицейские. Но читать по-немецки они не умели, и это нам помогло: нас отпустили. А самому трудному испытанию мы подверглись в Ямполе. Была уже зима, мы продрогли за день и, увидев небольшой лесной хуторок, попросились на ночлег в дом, где – это была чистая случайность – жили двое полицейских, отец и сын. Нас взяли под охрану, продержали ночь, а утром приказали идти на село Имшана и далее на Ямполь, где располагались полицейский и мадьярский гарнизоны. Мы попытались бежать, в нас стреляли – пришлось вернуться к дороге на Ямполь. В город нас привели под конвоем.

Здесь нас продержали ночь, а на следующий день нам предложили… вступить в полицию. Перебирая в памяти события минувшего, я вижу: я тот день в Ямполе мне выпало пройти через одно из самых трудных испытаний, которые вообще возможны. Отказаться значило наверняка быть расстрелянным, а принять предложение – значило встать на путь предательства родины, но сохранить себе жизнь. Мы отказались… Непросто принимать такое решение в семнадцать и восемнадцать лет. И тогда – вот уж поистине береженого бог бережет! – нам возвратили наши пропуска и сообщили точный маршрут дальнейшего пути! Нам объяснили, как идти, чтобы н е  п о п а с т ь  к  п а р т и з а н а м, и назвали их месторасположение: Хинель, до которой оставалось менее двух дней пути!

Мы решили, что это провокация, что нас расстреляют сразу же за окраиной города, как только увидят, что мы направились именно в Хинель. Эти часы в Ямполе и на его окраины стоили на немалых сил. Но все обошлось. Через день мы были у партизан…

Ямпольская загадка – почему нас отпустили из полиции – раскрылась осенью сорок третьего года. Судьбе было угодно, чтобы наш 114 стрелковый полк 37-ой дивизии, наступая, прошел именно через Ямполь. И вот тут от жителей городка я узнал: начальник ямпольской полиции, бывший лейтенант Красной Армии, сочувствовал партизанам, и когда немцы начали отступать, он со своими полицейскими перебил гитлеровский гарнизон и перешел на сторону партизан…

В партизанском отряде я пробыл около трех месяцев. Это было нелегкое время. Были сильные холода, были многодневные рейды, стычки с полицейскими гарнизонами, были тяжелые бои на партизанских заставах.

В первых числах марта 1943 года сводный партизанский отряд направился навстречу наступающей Красной Армии, на помощь ее передовым частям. На рассвете партизаны атаковали большое брянское село, а с противоположной стороны на него наступали красноармейцы. Немцы были выбиты из села, и мы увидели красноармейцев. Это была незабываемая встреча, я и сейчас не могу вспоминать о ней без волнения.

Так я встретился с пехотой 37-ой гвардейской дивизии, в прошлом тоже составленной из десантников-добровольцев. Я обратился к первому попавшемуся командиру с просьбой принять меня в строй. Меня зачислили в противотанковую сорокапятимиллиметровую батарею, которой тогда командовал старший лейтенант Бабенко.