Село Заплавное Сталинградской области, 24.12.1942. Опрос производил переводчик 7-го отдела ПУ Сталинградского фронта лейтенант Матяш А.З.
Военнопленный Брату Траян, рождения 1912 года, не женат. Сын крестьянина-колониста села Черна, уезда Тульча. В армию призван в 1935 году, ежегодно проходил по 2–3 месяца сборы. Срочную службу не служил. Мобилизован 6 июня 1941 года в маршевый батальон для пополнения 12-го кавполка 1-й кавдивизии. Батальон сначала стоял в Добрудже, а после сдачи последней Болгарии перешел в Констанцу.
По неоднократной просьбе командира полка полковника Думитру Лука батальон был послан на Восточный фронт 23 июля 1942 года. Маршрут батальона Констанца – Бухарест – Брашов – Тирасполь – Одесса – Николаев и выгрузка в Мариуполе. Из Мариуполя двигались на лошадях через Таганрог, Каменск до Селивановки на Дону. В Селивановке оставили лошадей и для присмотра за ними 100 солдат, остальные в пешем строю посланы на передовую. Это было 12 сентября 1942 года. По словам военнопленного, он тоже остался при лошадях. В Селивановке стояли до начала наступления Красной Армии.
С 19 по 21 ноября были сильные бои [– рассказывает пленный]. 21 ноября русские прорвали фронт, и наши части все разбежались. Мы, стоявшие в Селивановке, тоже побежали, бросив почти всех лошадей. Часть побежала к Дону, а часть – к Сталинграду. В последнюю группу попал и я. Через несколько дней мы узнали от офицеров, что русские нас окружили. Остатки нашей дивизии начали собираться [и одновременно двигаться к городу Сталинграду]. Когда собрались [наши части], то едва удалось набрать неполный полк.
Около 28 ноября от немецкого командования был получен приказ сдать им всех лошадей, а нас, солдат, распределить по их подразделениям. Я и еще около 100 румынских солдат были назначены в 79-ю немецкую пехотную дивизию. До 19 декабря мы проходили военную подготовку: изучали немецкие пулемет, карабин и автомат. 19 декабря были посланы на позицию в районе [Тракторного] завода.
[Вопрос: Обстоятельства пленения?
Ответ:] Мы держали позиции в одном из цехов завода. Я был у пулемета. Жили мы в подвале, там было тепло. Командир румынского взвода был старший сержант-румын, а командир роты – немец. 23 декабря в 02:30 ночи нас всех подняли по тревоге. Заняли оборону и изготовились к отражению атаки русских. В промежутке до начала атаки ваших солдат я предложил двум моим товарищам не открывать огня и сдаться в плен, но они отказались, мотивируя свой отказ боязнью сдаться. Мне еще не приходилось стрелять по противнику, и мысль, что я сейчас должен убить человека, мучила меня и привела в состояние страха и волнения, [что предпринять].
Я решил сдаться в плен. Сложившиеся обстоятельства помогли мне осуществить мое намерение. Через несколько минут правее нас началась ваша атака; она была настолько стремительна, что наши не успели оказать серьезного сопротивления и начали отступать. Мои соседи тоже отступили, а я остался за одним из железобетонных столбов цеха. Когда несколько ваших бойцов подошли совсем близко ко мне, я поднял руки и сказал: «Я румын, сдаюсь». С меня сняли пистолет и обыскали. Я показал им амбразуру, где стоял мой пулемет. Меня повели в штаб. Ваш командир приказал всем мои вещи оставить мне и накормить. [Сюда привезли на машине, я доволен, что ушел от немцев].
[Вопрос: Что побудило сдаться в плен?
Ответ:] Попав в окружение, где большинство были немцы, а с 23 ноября, будучи назначенным в немецкую роту под командованием немецких офицеров, я на собственной шкуре почувствовал, за кого они нас, румын, считают, и как они к нам относятся. Фактически, мы немцев защищали и охраняли. Днем и ночью дежурили больше всего румыны, а относились они к нам не как к равным. Каждый немецкий солдат, проходя мимо румына, обязательно должен его обругать, ударить ногой или оскорбить. Кормили нас тоже хуже, чем немецких солдат. Когда подходит с котелком немец, ему дают лучшие кусочки и почти полный котелок супа, а нам только водичку, и то половину котелка.
Все эти издевательства и унижения меня озлобляли, и я искал путь расплаты, но что-либо открыто предпринять не мог. Я решил: пусть лучше русские убьют меня, чем ежедневно терпеть физическую и национальную обиду от немцев, за которых рискуешь своей жизнью. Кроме этого, я знал, что из Сталинграда невредимым не выйдешь. Хорошо, если удачно попадет пуля или осколок и убьет тебя, а если останешься без рук или без ног, калекой на всю жизнь? Кому я тогда буду нужен в нашей стране? Я думал так: если русские убивают, то убьют меня сразу насмерть; если нет – то я останусь жив и невредим. Вернусь я домой или нет, для меня безразлично. Я знаю некоторых румын, которые после Первой войны остались в России и жили очень хорошо.
[Вопрос: Как кормят солдат в окружении?
Ответ:] В окружении солдат кормят плохо. Всегда чувствуешь страшный голод. Почти все разговоры солдат в блиндажах сводятся к питанию и к тому, как хорошо и сытно было дома. Дневная норма солдата следующая: килограммовый хлеб на 7–8 человек, полкотелка супа, 60 граммов консервов, 40 граммов жиров. Иногда получают по несколько конфет. Суп из конины приготовляется.
[Вопрос: Читал ли советские листовки?
Ответ:] Читал одну вашу листовку на румынском языке в Селивановке, где рассказывалось о жизни военнопленных румынских солдат в русском плену. В Сталинграде листовок не читал – их там было много, но на немецком языке. В районе города была слышна ваша звукопередача, но очень плохо было слышно, даже нельзя было понять, на каком языке передается.
[Вопрос: Что обещают немецкие офицеры солдатам?
Ответ:] Офицеры всегда подбадривают солдат, что скоро придут войска Гитлера на выручку из окружения. Вечером 22 декабря нам выдали одну буханку хлеба (в 1 кг) на четыре человека и объявили, что окружение уже прорвано, снабжение устанавливается нормально. Осталось немного расширить прорыв, так что все будет хорошо – только смелее и крепче держитесь с русскими на Волге и в городе.
Лейтенант Матяш [подпись].
